Чудовищный корабль на страшной высоте
Несется, крылья расправляет...
Зеленая звезда, – в прекрасной нищете
Твой брат, Петрополь, умирает.
Осип Мандельштам, 1918 г.
Всем людям свойственно иметь свои заветные воспоминания о тех местах, где пережил самые волнующие и радостные, важные и эмоциональные открытия, где более всего ощущал каждый из нас себя счастливым. А потому попасть туда еще раз вдвойне приятно и волнительно. Но тем больше разочарование, если вдруг ожидания не оправдываются. Причем дело зачастую не в сервисе или дороговизне, а в том духе и ауре, которые лелеял в себе и которые, как оказалось, были всего лишь намечтанными фантомами. Такие вояжи оставляют больше грусти, чем доброй памяти.
«Я вернулся в свой город, знакомый до слез…»
Каждый, кто когда-то бывал в Питере, знает, что, у впервые ступившего на перрон Московского вокзала, прошедшего по Невскому и посидевшего в сквере у Исаакиевского, настроение либо будет прекрасным, либо испортится. Причин для первого более чем достаточно: архитектура, живая и осязаемая история, традиции, перспективы полезного времяпровождения. Второе обычно актуально, если речь идет о погоде либо если ноги настолько устали, что ходить (а здесь метро-то не на каждом перекрестке) не получается просто физически.
Конечно, прозвучит это субъективно, но начиная со времен моей музейной практики студентом истфака, город на Неве был чем-то метафизическим. В том смысле, что туда тянуло, а объяснить рационально, почему и зачем, не представлялось возможным. Видимо, именно соприкосновение с прошлым, а также ясность линий, упорядоченность зданий, низкое серое небо – для кого-то и этого достаточно, чтобы влюбиться. И пошли поездки дальше, уже самостоятельные, в основном командировки по научным интересам. И в каждой из них город представал как-то по-новому. Но главное очарование – имперского осколка, музея онлайн в трехмерном качестве на открытом доступе – всегда сопровождало и не отпускало. А потому не лень было взбираться на смотровую вышку Исаакия, не страшно было гулять поздним вечером возле мрачной и пустой Новой Голландии, да и вообще, именно при таких отдаленных экскурсиях, без суеты Невского город проявлял свою внутреннюю сущность – холодную, гордую, достойную.
В Неве меня всегда поражала вода – черная, непрозрачная, грязная. Но именно такой и представляешь себе воды Леты. Застывшее в веках детище Петра многие годы оставалось чем-то сакральным и постоянным. И, конечно, город представлялся практически родным. Но все и упирается вот в это прошедшее время…
«Город над вольной Невой, город нашей славы трудовой…»
В этот раз было неясно, все так и не так одновременно, пока не стал замечать – на улицах все меньше интеллигентных бабушек с внуками (то в Эрмитаж, то в Летний сад потащат чад), а все больше молодых людей с южным оттенком лица. И это не национализм, а данность. Количество трудовых мигрантов просто зашкаливает. Весь бывший Советский Союз в лице его южных республик широко представлен теперь в Северной столице. Забавно было наблюдать, как представительница Средней Азии торгует в киоске, а выручку приходит собирать представитель Северного Кавказа (а может и Закавказья). Понятное дело, над всем этим стоит некий чиновник из администрации с вполне русской фамилией. Но суть проблемы от этого меняется мало. Потому как уходит само лицо города, а вместе с ним – и остатки манер, воспитания, учтивости.
Коренных почти не стало видно – это главный итог наблюдений. Они спрятались либо в тиши своих квартир (а в центре еще много таких домов – памятников архитектуры, где живут до сих пор эти милые старушки с родословными и биографиями, по отсутствию стеклопакетов и старым шторам понимаешь, что живут именно они), либо спились. И догадка подтверждается прямо здесь же, на линиях Васильевского и набережной Мойки, – такого количества нетрезвых людей средь бела дня в рабочее время видеть еще не приходилось. И видно, что не туристы – свои.
Больше стало кафе, ресторанов, клубов. Меньше библиотек, книжных магазинов и музыкальных школ. Это, впрочем, не столько трагедия, сколько лишнее подтверждение тезиса, что в капитализм мы вошли окончательно и бесповоротно. Потому как и такая схема организации труда, и полная коммерциализация жизненного пространства вокруг тебя – типичные характеристики капитализма. А те, кто не вписался (а куда ж тут впишутся библиотекари, музейные работники да инженеры?), сидят по квартирам, зачастую горькой заглушая свои неудачи, неустроенность и разочарования.
На мой вопрос о трудовых мигрантах и их количестве подругой-петербурженкой был дан простой ответ: «А кто же тогда здесь работать будет?» Вот и еще один штрих к общей картине: не только обстоятельства поменялись (социализм на капитализм), но и люди. Причем в Питере мотивация не работать – это скорее эстетическая позиция, а не материальная. Просто не хотят, и все …
«Ленинград! Ленинград! Я еще не хочу умирать!»
А в спальных районах никакой не Петербург, царит все еще Ленинград. То, как часто менял город свои имена, видимо, позволяет говорить, что и сейчас Петербург свое имя утратил. Всего лишь маленький его уголочек в центре – да и то от обилия музеев все еще остается Санкт-Петербургом, «спальники» вокруг – типичный Ленинград с его «Третьими улицами Строителей», А все вместе это, скорее всего, просто Питер. Город, в котором правит бал приехавшая в свое время провинциальная публика с другими представлениями о добре и зле, о долге и чести, о культуре и нравах.
Свой статус столицы Петербург утратил сразу после революции. Потом держался в годы репрессий и блокады. И выжил. Выжил благодаря своим людям – они родились еще в столице империи, они видели, как строились мосты через Неву, они запускали первый трамвай и включали электричество на Невском. Но если они оставались живыми носителями этой памяти, то сейчас поделать уже ничего нельзя, потому что они тоже почти все умерли...
Вот так и происходит угасание бывших столиц. И если Осип Мандельштам, чья строка взята эпиграфом, в 1918-м предвидел свою нелегкую судьбу и чуть не умер от голода в эти же дни, то, очевидно, сейчас никто на такие мелочи не обратит внимания. А зря. Ведь одними музеями вряд ли можно сохранить уникальную атмосферу города. Города, который призван быть первым, но у которого это право забрали, а вернуть не посчитали нужным.
Александр Севастьянов, специально из Спб
Фото Натальи Ястребцевой