«редакция» побывала у вдовы выдающегося ученого Сабри Изидинова, а разговор мы повели о том, каково это – жить с одаренным человеком. И без него.
– На седьмой день перестанешь рыдать, – положил мне руку на лицо и так сказал. И я правда перестала, даже через шесть дней, – Севиле, вдова Сабри Изидинова, рассказывает, как дервиши помогли ей пережить смерть мужа. Каким должен быть человек, чтобы жена любила его все 27 лет брака и еще 17 лет после его смерти? Сабри Османович «лечил» корабли от коррозии, изучил 17 языков и создал семью, построенную на взаимоуважении и постоянном развитии. Сегодня 17 лет, как его не стало. Севиле Рефатовна приехала в Севастополь на могилу мужа и рассказала «Газете» о том, каким он был и какой с ним была она.
«Мы оба родились в дороге. Значит, быть вместе – судьба»
1933 год, село Отаркой под Севастополем. Османа Изидинова и его беременную жену раскулачили и высылают на Урал. По дороге, будто в насмешку над всеми бедами, рождается крепенький малыш Сабри. Спустя время семья перебирается в Таджикистан, круглый отличник Сабри подает документы на иняз.
– Не взяли из-за национальности, – рассказывает Севиле Рефатовна. – И он бросает документы на первый попавшийся стол. Оказалось – химфак.
Он стал доктором наук, специалистом по электрохимии полупроводников, автором научных патентов. Любимцем коллектива.
– С виду не скажешь, суровый такой, – делаю заключение по его фотографиям. Севиле улыбается:
– Дома необыкновенно добрый. Но подходил к зеркалу, перед тем как уйти на работу, лицо такое принимал и с ним уходил.
1944 год, Севастополь. Семью Омеровых, в которой предки были муфтиями, а их потомки секретарями совнаркома и красноармейцами, депортируют. В грузовике едет студентка пединститута на 8 месяце беременности, муж Рефат на фронте. По дороге в узбекский город Бекабад у нее рождается дочка Севиле.
– Мы оба родились в дороге! Мама как узнала, сразу сказала: значит, точно вам быть вместе судьба! – мы в гостях у Севиле Рефатовны, в небогато обставленной двушке. Севиле рассказывает: с пяти лет училась французскому и испанскому, окончила филфак. – Мама говорила: ну что же это такое, старой девой остаешься, тебе уже 22 года! Одного увела подруга, другого моя сестра младшая. Потом мама узнала про Сабри Османовича, у нас разница с ним 11 лет. Мама решила: «Вот этот тебе подходит. Он нагулялся уже». И сосватали нас.
– И вы полюбили друг друга? – спрашиваю.
Севиле замирает, пристально смотрит на меня поверх очков:
– Слово «любовь», вы забудьте слово это! Вот уважение невероятное, без которого невозможно жить! – почти выкрикнула. Мол, ну как же вы не понимаете?
Давайте попробуем понять.
«Я постоянно думаю и не могу это остановить»
– Я долго к нему присматривалась. Я потом увидела необыкновенную порядочность, доброту. И в течение нескольких лет я полюбила его, – Севиле говорит потихоньку, будто дует на кофе. – Говорю ему: я не умею готовить. Он мне: и я тоже не умею. Насмешу вас: через несколько лет уже это было, приезжаю из командировки, приготовила ужин, зову их с сыном. Сын поковырял, говорит: а я не ем такое. Вот папа очень вкусно готовит.
Жили в Москве, он работал в Всероссийском электротехническом институте. Она, когда сыну исполнилось 8 месяцев, пошла преподавателем французского и испанского на кафедру иняза в президиум академии наук. Сына – на няню.
– В чем же была необходимость такого кроху бросать?
– Мама каждый день звонила и говорила: «Язык забудешь, диплом пропадет! Зачем ты вообще училась!» Муж уходил на работу в 8 утра и приходил в 12 ночи.
– Не ревновали?
– Я понимала: он работает, он не может иначе. С работы вернется, поест, тарелку отодвинет – и дальше за книги. Кухню занимал он, сын в зале за столом, и мне оставалась только кровать, вот я на кровати занималась. Он заходил так, – Севиле показывает как, становится у дверного косяка, скрещивает руки. Сжимает губы, чтобы утихомирить задрожавший подбородок. – ...Он, когда ел, ложку, как ручку, держал. Говорил: очень тяжело, Севочка. Я даже когда сплю – не сплю, я думаю и не могу этого остановить.
– А в домашних делах помогал?
– Он мне сказал: я вымою тебе полы, но только не вздумай об этом всем рассказывать. Знаешь, почему я здесь ремонт не делаю? Тут некоторые вещи он делал, и я не могу это изменять.
Стукачи и шумерская клинопись
– Как ваш муж в Москве работу нашел, он же крымский татарин?
– У него многие спрашивали. Он всегда отвечал: благодаря голове своей. У Сабри в кабинете было три стола: один с материалами по химии, второй по крымскотатарскому и третий со словарями. Говорил: «Господи, как интересно заниматься языками!» Я ему: может, тебе не нужна уже та химия, может, будешь лингвистом? А он: «Севочка, говорят, я неплохой химик. Ну уже так получилось». Он 17 языков знал: европейские, тюркские, греческий, арабский, фарси, иудейские, санскрит. С профессором Гренобльского университета шумерской клинописью переписывался. Она прислала письмо, а институт закрытый, почту всю просматривали. Эти (особисты. – Авт.) пришли к нему: Сабри Османович, что это? Он заулыбался: «Сейчас я вам переведу».
Заниматься крымскотатарским языком Севиле стала «из принципа».
– Муж великолепно владел языком. А я хуже, и он надо мной посмеивался. И я тайком от него поступила в аспирантуру на крымскотатарский. Домой звонят: «А можно аспирантку Изидинову?» Муж говорит: «Вы ошиблись, преподавателя!» Нет, говорят, аспирантку. Он трубку положил, а ну, говорит, Севочка, иди сюда, – Севиле смеется. – Я в 1980-е защищала диссертацию «Фонетические и морфологические особенности крымскотатарского языка в ореальном освещении» дважды. Сложности были в защите, народ был еще с таким клеймом. Мне говорили, что нет такого языка, вычеркивали лучшие главы. Я плакала, не хотела идти на работу. Муж говорил: как тебе не стыдно, твои предки через такое прошли! А после защиты поцеловал в лоб и сказал: я тебя от всего народа целую.
– Строгий....
– Да вы что! Я как-то написала научную статью. Пока собиралась на работу, он ее прочел, порвал и на стол положил. Я кусочки собираю, плачу: ну что ты наделал, это же мой труд! Он мне говорит: как тебе не стыдно! Я не позволю такое писать о своем языке!
«Севочка, мне так там понравилось!»
В девяностые Изидиновы часто ездили в Крым, Сабри Османович осматривал корабли Черноморского флота, участвовал в научных конференциях.
– Он возил меня в это село (в Отаркой, ныне Фронтовое. – Авт.), привезет и исчезнет. Говорит: «Был на кладбище. Севочка, мне так там понравилось, такая тишина и красота – сиди и работай!» А осенью 95-го у него стала болеть голова. Положили на обследование. На второй день пришла – Сабри при смерти. И умер. Сказали, оторвался тромб. А за два месяца до этого на какой-то конференции его спросили: где бы вы хотели быть похоронены? Он ответил: «Почту за честь у себя на родине». Там, на кладбище возле Фронтового. Он всегда говорил: «Я рано уйду». Нельзя такие вещи делать.
«Я надеюсь, что мы с ним встретимся»
1996 год, турецкий город Конья. Сабрие Рефатовна уволилась с работы и уехала в Турцию к дервишам. Они вытащили ее из страшной депрессии и заинтересовали религиоведением.
1998 год, Ватикан. Сабрие, работая в научной библиотеке, попала на прием к папе Иоанну-Павлу II.
– Он спросил: крымские татары, как живет эта нация? Я ответила: благодаря языку и религии народ мой выжил. Так говорил Сабри.
2013 год, Севастополь. Севиле Рефатовна на пенсии, занимается религиоведением. Сын Али открыл в Москве рекламное агентство. Не женат, детей нет. И отчима нет: мама, похоронив отца, так и не вышла замуж. Она говорит:
– Я вот думала, может, выйду еще замуж. Многие сватались. Но нет такого, как Сабри Османович. Мусульмане верят в загробную жизнь. Я надеюсь, что мы с ним встретимся. Один раз его увидела во сне: море, в море крепость, и в этой крепости он и еще несколько человек стоят, с металлическими палками до неба. И мне он говорит: «Не беспокой меня, я работаю».
Валентина Воробьева
Фото Светланы Борисовской
На фото: Севастополь, ул Маринеско. Севиле Рефатовна показывает нам фотографии мужа. Потом она поила нас кофе и угощала вкуснейшей тушеной бараниной. Так что про «не умею готовить» она явно поскромничала.
"