Гипсолог слепил 13 тысяч ног и 15 тысяч рук

Алуштинский гипсолог, выйдя на пенсию, по-прежнему живет, как ему нравится: в каждой «дырке затычка»

Михаил Николаевич Тимофеев из Алушты, выйдя на пен­сию, новых занятий себе не ищет, но живет насыщенной жизнью занятого человека. Он единственный не только в Алуште, но и, пожалуй, в Крыму действующий дипломи­рованный гипсовый техник. Проще - гипсолог, который виртуозно владеет всеми методами своей специально­сти. И отдал ей 54 года!

А его однокомнатная квар­тира - словно музей истории Отечества в картинках и пред­метах. Вместо обоев - вырезки из газет и журналов, старые театральные и киноафиши, подобранные не абы как, а с юмором. Он и сам любитель похохмить - этакий шукшин­ский чудик. (Мобильника не за­вел!) И никак не скажешь, что разменял восьмой десяток.

ОН ОШИБСЯ, ТЫ - КРИВОЙ-КОСОЙ

Гипсолог - человек, кото­рый накладывает гипс в трав­матологическом отделении больницы или в другом лечеб­ном учреждении. Кто хоть раз нуждался в его услугах, знает: правильно тебя загипсовали после перелома ноги-руки (а чего стоят травмы позвоноч­ника!) - будешь как новенький. Стоит гипсологу ошибиться - кривой-хромой на всю жизнь. Так вот коллеги Михаила Ти­мофеева утверждают, что он не ошибался никогда.

В Алуште Михаил Нико­лаевича хорошо знают: кто по больнице, кто по жизни. У меня есть личные добрые впечатления о нем. Мой отец попал на операцию с пробо­дением язвы. Так вот, выха­живал его именно Тимофеев.

 - Просто самородок какой- то, - позже рассказывал отец. - И поможет дойти куда надо, и принесет-отнесет, если лежачий больной, и поддержит. И все с шуточками-прибауточками...

Как гипсолог оказался в хи­рургии? «А я в каждой дырке затычка», - говорит он о себе.

 - Сорок лет проработали вместе, - рассказывает о нем бывшая главная медсестра алуштинской больницы, за­служенный работник здра­воохранения Украины Алек­сандра Хозова. - Помню, его взяли сначала санита­ром, потом он стал гипсологом. И сейчас не изменился добрейший души человек, опытный специалист. До сих пор, если попросить, любую работу в больнице выполнит, хоть и не должен - и постель больному перестелет, и обед принесет, и «утку» вынесет. Безотказный, бесхитростный.

 ГОВОРЯТ, ИЗ РОДА ДИНОЗАВРОВ

Говорят, незаменимых людей нет. Но, знаете, в ме­дицине такие незаменимые бывают, и Тимофеев из их числа. Тому, что он может, не учат в училищах и институтах это приходит только с опы­том, с годами. В частности, профессионализм техника- гипсовщика...

На 60-летие Тимофеева коллеги вручили ему шу­точный, но правдивый сер­тификат. «За годы работы в травматологическом отделе­нии поднял 53 тонны 435 кг гипса, 7130 кг ваты, 8261 кг марли. Перемотал 12 550 км бинтов («Так и есть», - ком­ментирует Михаил Николае­вич, когда я зачитываю текст вслух для диктофонной за­писи), 7200 км лески и шну­ра, сменил 5300 пар перча­ток, 87 напарниц. «Слепил» 13 189 ног, 15 266 рук. Его пациентами были представи­тели из 25 стран мира, он ви­дел. («Легче сказать, чего я не видел!» - перебивая меня, хохочет Тимофеев.) Цифры, одиннадцать лет назад внесенные в серти­фикат («Реальные?» - спра­шиваю я. «Вполне!» - звучит ответ), нынче значительно выше: Михаил Николаевич работу свою не оставил.

 - Иногда было желание бросить все, отдохнуть, куда- то поехать, вроде ж пенсионер, - говорит он. - А потом  - бац! Думаешь: я же здесь нужен! Будут вспоминать по­том «незлым, тихим словом». Да и скучно без работы. Я как боец невидимого фронта. Де­лаю много, а оно вроде бы и незаметно. Но без меня не обходятся ни ортопеды, ни травматологи, ни хирурги. И в реанимации тоже, ведь после ДТП часто попадают постра­давшие с сочетанными трав­мами. Меня подключают в по­мощь. Вообще, уже столько лет в медицине, что обо мне говорят: из рода динозавров.

НЕОБЫЧНЫЙ ПОЛУЧИЛСЯ «ЗИГВАК»

 - Я родился в сорок втором году в Кенигсберге (сейчас Калининград). Маму не пом­ню. Она, как потом мне рас­сказали воспитатели, попала в психиатрическую больницу, и что с ней случилось, не ве­даю. Когда советские войска освободили Калининград, нас вывезли оттуда в Пермь, в специальные детские до­ма - в телячьих вагонах. По­ловина по дороге поумира­ло. Я ребятенок был, видно, крепкий, выжил. Как было в детдоме? По-всякому. Там у детей часто бывали травмы, раны, ушибы - тут же под­бегу, помогу воспитателям, медсестре. Мне было инте­ресно. И не боялся крови. Воспитатели говорили: «Ми­ша, тебе надо идти в меди­цину». 

 - И что?

 - Ну как что! Я же из де­тей репрессированных. Отец с мамой не жил, он был не­мец, еще до моего рождения, как рассказывали, исчез из ее жизни. Могу догадывать­ся почему. Нам нельзя было поступать в институты. Ни в театральные, ни в художе­ственные, не говорю уж о во­енных училищах. А я рисовал, пел на немецком, француз­ском. Мне подсказали: иди в ветеринарный техникум. Я любил и люблю животных. Но хотел лечить людей, поступил в Пензенский техникум при фельдшерском факультете кафедры военно-госпиталь­ной хирургии, ортопедии и травматологии - так это тог­да именовалось. Потом слу­жил в ракетных частях в Бе­лоруссии, в Боровичах фель­дшером. После демобилиза­ции работал по специально­сти фельдшер-травматолог и гипсолог. Пять лет в Прибал­тике, столько же в Перми, а уж затем здесь, в Крыму.

И добавляет с юмором:

 - Мой отец был немец, я его не знаю, мать - бело­руска. Дед - еврей, бабка - полячка. Получается, я русский! Мама назвала ме­ня Мишей - «гуттен штайбен хайбен морген».

Значит, необычный «зигвак» - ребенок. Я в свое вре­мя объездил весь Союз, когда уходил в отпуск: любопытно было, интересно. Казахстан, Дальний Восток, Хабаровск, Прибалтика, Россия, Украи­на. Где только не побывал, даже в КИАБ (смеется). Однаж­ды взял и «нарисовал» всех преступников Кремля на стене квартиры - наклеил вырезки из газет и журналов со своими комментариями. Кто-то сооб­щил, куда обычно сообщали в таких случаях. Пришли ребята, посмотрели (а было это уже в 1991-м) и мне - оказались то­же с юмором - говорят: учи­тывая, что ты специалист хо­роший, не будем тебя трогать. А вдруг и нам (тьфу-тьфу!) до­ведется к тебе попасть. А это уже СССР только-только раз­валился. Им не до меня было. Сфоткали себе на память мои «обои» и ушли.

 - А с семьей как?

Были у меня две граж­данские жены: одна сейчас где-то на Урале, дочка есть. Когда дочь была маленькой, первая жена приезжала с ней ко мне в Алушту. Но я тогда жил в старом районе города, в общежитии. Ей не понрави­лось. Укатила в Пермь. Я по­том, когда квартиру получил, приезжал туда, искал ее, но концы потерялись.

Вижу на шкафу в прихожей у Тимофеева желтоватые стоп­ки, напоминающие банковские слитки золота - а это что?

 - Все 54 тома полного со­брания сочинений В. И. Ле­нина в оригинальном изда­нии. Когда Союз развалился, коммунисты все побросали или сожгли. Я тома за две бу­тылки коньяка приобрел для истории. Понимал, что прой­дут годы, это станет рарите­том. Прямо «золото Маккены»!

ПОСЛЕСЛОВИЕ ОНИ НИКОГДА НЕ ПРЕДАДУТ

В его квартире живут коты и кошки с прозвищами под стать шебутному характеру Михаила Николаевича: Штирлиц, Мюл­лер, Шнырь, Озарыш, Рахит, Шельма, Зигвак. Говорит:

 -  Животных все так же люблю, как в детстве. Они, в от­личие от людей, никогда не предадут.

Его понять можно. По его жизни, как и по миллионам других, тяжким катком прокатились война, сталинские ре­прессии. А он остался идеалистом, старается сделать не только свою, но и жизнь окружающих добрее, светлее. Беспокоится о судьбе страны, в которой живет:

 - Сегодня для меня главное - прожить еще с десяток лет, посмотреть, куда дальше Украина пойдет. Я бы обра­тился к президенту: приглядитесь внимательно, что про­исходит, мы же перспективная страна. И примите меры, чтобы хозяйство не разбазаривалось, а работало на благо державы, для народа.
Гипсолог Михаил Тимофеев соорудил в своей квартире музей прошлой жизни.

Виктор Мехонцев

Фото Владимира Мехонцева