«редакция» побывала в морге: покойникам здесь красят губы и повторно ставят диагнозы
Как можно не сойти с ума, работая через стенку от дюжины покойников? Не тех, что уже погребены под толщей земли и укрыты траурными венками, а голых, вскрытых и зашитых мертвецов, лежащих в ожидании собственных похорон. Как можно их одевать, гримировать и спать без кошмаров? Этим вопросом, думая о морге, задавались многие. Правдивый ответ на него можно дать, только побывав там, вдохнув удушливый трупный запах и увидев восково-желтые тела на металлических столах. Вот мы и дерзнули заглянуть за кулисы анатомического театра
Если мы уже не спасли...
Я когда пришел в больницу, ремонт начал с морга. Потому что если уж Богу так угодно, чтобы человека не стало, или врачи не смогли помочь, то к телу умершего мы должны проявить уважение, - начинает беседу главврач Симферопольской городской больницы №6 Олег Стеблий.
В морге тек потолок, почти не морозил холодильник, облезли стены. Олег Иванович составил сметы, нашел деньги, в апреле ремонту будет два года. Не «евро», как в голливудских фильмах, когда каждое тело лежит в отдельной выдвижной полке-холодильнике. Это для отечественного здравоохранения еще слишком дорого. Но, говорит главврач, теперь хоть можно «спокойно смотреть в глаза родственникам умерших».
— И все равно, я не понимаю, как люди там работают! - перевожу разговор на живых.
— Наоборот, нормально работают, никто на них не жалуется, - парирует Стеблий. - Стеклышки намазали, проверили. Тишина и покой.
Стеклышки — это биопсия и аутопсия, материал больного органа пациента, в первом случае живого, во втором — мертвого. Главная задача врача-патологоанатома - проверить диагноз.
— А что врачу будет, если патологоанатом определил, что диагноз уже мертвому пациенту поставлен неправильно?
— Такое маловероятно. Расхождений у нас мизер. Плохой вопрос какой-то, - заметно обиделся Олег Иванович.
28 медиков на 12 трупов
Горбольница № 6 — город в городе. Здесь даже воздух другой, не сизый от дыма, а кислый, из-за растворов и лекарств. Морг от жилых корпусов далеко, многолетние деревья скрывают его своими безлистными кронами.
Белое здание, цветы на окнах. Живые. Дверь не скрипит. Стены цвета «как в морге» - зеленые, холод такой же. Кабинеты по обе стороны длинного, полутемного коридора. Запах специфический. Оставьте на ночь в холодильнике протухший окорочок, скисшие соленые огурцы и банку краски, - вот примерно такой запах.
В коридоре нас встречает и.о. заведующей Ирина Курина — худенькая, яркая, громкая, в серебре и на каблуках. Каждый мускул ее подвижен, как будто в знак протеста этому мертвому месту.
- А я здесь 23 года работаю, - кивнула пушистой челкой. - Буду с вами очень откровенна: патанатомия - очень тяжелый предмет и еще студенткой, чтобы ее хорошо сдать, получать стипендию, я пошла на факультатив. Там мне привили интерес, убедили что это очень нужная работа. И я по окончанию института попросилась сюда.
Стук ее каблучков по кафельному полу навевает воспоминания о рассказах про клиническую смерть. Тем более что секционное отделение — то, где трупы, как раз в освещенном конце коридора. По мере приближения к этому месту трупный запах усиливается.
В кабинете, где делают вскрытия — металлические столы на колесиках. На столе здоровенная деревянная штуковина, гибрид подноса и дуршлага — на нее проводящий вскрытие врач выкладывает «весь органокоплекс, чтобы удобно было взять патологически измененную ткань». Вскрывают по новым правилам почти всех пациентов. Если родственники против — должны представить разрешение от прокуратуры.
— Я его разрезала и кровь потекла. А я считала, что так не должно быть! - вспоминает первое свое вскрытие Галина Макеева, патологоанатом с сорокалетним стажем.
Проведя вскрытие, врач уходит, санитар складывает органы обратно, зашивает.
— Под опись? Сейчас столько скандалов вокруг черной трансплантологии, - говорю. Врачи смеются.
— Какая там трансплантация! У нас им (мертвецам, -авт) за восемьдесят. Молодежь поступает в судебную медицину
— Чего так?
— Ну слава Богу, она у нас живучая, молодежь, не умирает от болезней. Вылечиваются и уходят из больницы домой.
Через приоткрытую в секционный зал дверь видно чье-то матовое желтое плечо. Тело под простыней. Еще одно, на седых волосах чепец из розового целлофана — это формалиновая маска, чтобы лицо не посинело до похорон. Тела здесь хранят два-три дня. Пока холодно — в секционном, а как потеплеет — в холодильной камере. Это квадратное помещение с белеными стенами. Побелено. Чистенько. Но как-то не по себе. Зал ожидания похорон.
— А правда, что тут в 90-е бананы хранили?
— Ой, мы тоже помним эти страшилки, - отмахивается, хохоча, Ирина.
Вместимость камеры — 12 трупов минимум, работает в патанатомии горбольницы 28 человек. То есть по два медика на труп. Завидное внимание, если сравнивать с соотношением людей и врачей в поликлинике.
В месяц в этот морг поступает до 40 трупов
- В прошлом году провели 210 вскрытий, в этом будет больше, - говорит и.о. заводтелением
- ???
- Нация стареет...
«Ужастики не смотрим»
Санитар Ирина Потапова почти не красится. Рыжая, улыбчивая. Маленькая. Она делает умершим последний макияж. По желанию родственников.
Обязательно накладываю формалиновую маску, а потом можно, если родственники просят, губы накрасить, щеки подрумянить. Косметику приносят родственники. Тут любая подойдет.
За десять лет работы Ира раскрасила десятки лиц. И ни одного не помнит. Она пришла сюда «потому что было тяжелое время», работала на швейной фабрике. Теперь одевает покойников
- Распарывать одежду не нужно: через несколько часов после окоченения наступает трупное разрешение и тело снова податливое. Кошмары не снятся. Никогда.
Второго «визажиста» зовут Нэлли — бледная девушка с гладкими волосами цвета вороньего крыла. Ирина Курина про нее говорит: «Просто клад нам попался!»
- Молодая, но ничего не боится. Ничего страшного у нас и нет.
У санитарок нет специального образования. Зарплата меньше тысячи. Да и у врачей немногим больше. Шестичасовой рабочий день. Я это к тому, что пообедать в кафе на такую зарплату не сходишь. Как же здесь есть?!
Вот у нас комната для таких целей, - врачи распахивают двери в помещение с большим лакированным столом. - Чай и бутерброд, кто тут ест!
Древний холодильник в подтверждение «вздрогнул». Он, к слову, тоже зеленый.
Восьмое марта тут отмечать никому в голову не приходит. Неуютно.
- Мы в таких случаях в кафе идем, - смеется Наталья Курбанова, главный лаборант. Она пришла, чтобы показать нам лаборатории
— Я заметила, тут у вас еще буйно цветы растут, - говорю.
— Кровью мы их не поливаем, - тоже веселится Курина. Продолжаем разговор о времяпрепровождении. - Обожаю «Интернов» (российский медицинский сериал, авт) Там не без доли вранья, но есть и про дело. «Хауса» (Доктор Хаус, американский медицинский сериал, - авт) иногда смотрю, но мне он кажется неправдоподобным.
— Вы, наверное, и кровавые ужастики спокойно смотрите.
мЯ их вообще не смотрю! - выпаливает Ирина
— И я тоже не смотрю, переключаю сразу. Не могу. А вы думаете, мы тут такие садюги? - обаятельно улыбается Наталья.
Садюги — не садюги, а нервы у этих женщин закаленные. Мне так кажется.
Живые и мертвые
Патанатомию интересуют и живые люди. Здешняя лаборатория проверяет диагнозы: пациентов — чтобы помочь врачу назначить лечение, и скончавшихся — чтобы выяснить, правильно ли диагноз был поставлен.
«Кусочек человека» — патологически измененную ткань больного органа приносят в комнату вырезки сырого материала.
— Вот это из поликлиники папиллома, - старший лаборант взбалтывает баночку, в которой беспомощным комочком лежит нечто красно-коричневое. К горлу подкатывает тошнота. - А вот с эндоскопии...
Сцену анатомического театра — деревянные подмостки стола заливает яркий свет, гудит вытяжка. Лаборант вырезает из сырого материала маленький кусочек, нумерует, нанизывает к остальным на ниточку. Ниточку фиксируют в формалине, потом еще что-то с ней делают, пропитывают парафином и кладут на маленький кусочек деревяшки. Со стороны похоже на мини-печенья с кремом, прости Господи!
Затем эти «печеньки» относят в кабинет лаборантов, которые с них делают тончайший срез. Биоматериал специально пропитывали парафином, чтобы можно было так тонко нарезать.
Срез — кусочек человеческой больной плоти, закрепляют на стеклышках, врачи изучают эти стеклышки — под микроскопом видны патологические изменения ткани на клеточном уровне. За день врач просматривает около двухсот таких стеклышек. Однообразие. А недоглядеть нельзя.
- Мне не скучно. Это знаете, особый настрой, - Галину Макееву мы застали уже за микроскопом. - Вот в стационаре - сумасшедший дом.
Валентина Воробьева
Фото Светланы Борисовской.
На фото: Санитар Ирина Потапова моет стол после вскрытия трупа. В ее обязанности также входит зашить покойного и одеть его перед похоронами.