«редакция» побывала в лучшем детдоме республики: черствый хлеб сиротства воспитанники «Елочки» заедают бананами
Дом ребенка «Елочка» – богатый. Детский дом обычно представляют как место, где пахнет одновременно масляной краской, хлоркой и молоком, стены выкрашены в казенный цвет, а линолеум протерт до дыр. Где ругают и бьют, а дети едят мандарины с кожурой, потому что никогда их раньше не видели. А этот не такой. Здесь евроремонт, пахнет только молоком и кашей, часто приходят усыновители. Дети, уходя «в семью», обнимаются с нянями и плачут. И няни плачут.
Подкидыш Кучма
Голубой слон с желтыми ушами, сидящий на диване у входа в корпус так же бессилен умилить ребенка, как попытка создать семейную обстановку в детском доме. Но для тех, кто никогда не видел настоящего слона, этот настоящий, и детдом настоящая семья для того, у кого никогда не было своей семьи.
– Ты моя мама? – Боже, как я боялась этого вопроса! Ответить: «Нет, это не я» – и разреветься вместе с обманувшимся в надеждах малышом. Как хорошо, что они еще спят.
По тихому корпусу к кабинету главврача Александра Яковлевича Хрипуна почти крадемся. Здесь все женщины так ходят, в своих белых халатах как гладкие курочки, на минутку отошедшие от кладки.
– Поначалу их всех хочется забрать, – понимающе кивает Лариса Вакулина, главная медсестра, когда я делюсь с ней своими страхами. – У нас бывает – женщина устроится, а через день рыдает: «Я не могу, я всех детей домой хочу взять!»
Кабинет главврача от места обитания обычного чиновника отличает огромное количество игрушек, рассаженных по спинкам диванов. Александр Яковлевич рассказывает, как в «Елочку» попадают дети, и его голос переходит с меда на полынь.
– Они же все больные, от наркоманов, алкоголиков. Бросают их в роддомах. Или деньги получила – и ребенок не нужен, живет в будке с собакой, пока соцслужба к нам не привезет. За год набирается до двадцати отобранных. Одного-двух привозят в коляске с запиской, мол, прошу меня не винить, тяжелое материальное положение. Мою девочку зовут так-то, родилась тогда-то. А год назад был случай: одна «кукушка» 25 лет спустя прибежала: Боженька наказал, нет больше детей! И этого никто ей искать не помог – тайна усыновления.
По фамилии брошенного ребенка не найти: из роддома его переводят в детскую больницу, а там ему придумывают новые фамилию и имя.
– У меня как-то Найденов был в группе, подкидыш, – вспоминает начмед Ирина Камаева. – Другого подбросили в день рожденья Кучмы, так ему фамилию Кучма дали. Потом, правда, исправили.
– На Янукович? – подыгрываю я.
– Спасибо Януковичу! – тут же подхватывает нить разговора главврач. – Благодаря ему в новый корпус в январе переедем.
Родные чужие дети
Палата самых маленьких: яркие краски, чистота и насыщенный запах молока. Восемь кроваток, десять детских судеб. «Две пары» близнецов. Уже видно, что у голубоглазых сестер разные характеры: одна тянет ручки, другая сердито смотрит на чужую тетю. Видать, интроверт. Они неделю здесь и, может, здесь и скажут свои первые слова: двойни редко забирают, а разлучать нельзя. Хотя вот вторую двойню усыновляет священник. У него двое своих, и он знает, что у матери близнецов шизофрения, которая передается по наследству.
– Я предупреждал его, я всегда предупреждаю. Но такой вот смелый, добрый человек, – пожимает плечами главврач. Няни, как гордые мамки, крутят своих толстеньких пупсов на руках.
– А посмотрите на этого красотулю, это мой любимый сын, – Галя.
– А вот дочь моя, говорят, даже похожа, – Леся.
– Это трагедия! Привыкают к детям, у них есть «родные». Вот у моего начмеда есть ребенок. У моей жены (жена, дочь и зять работают здесь же. – Авт.) было двое, – вмешивается в разговор главврач.
У Гали родная дочь, но хочется ей еще одного ребенка усыновить и одного родить. Жилплощадь не позволяет. Остается провожать «своих» в семью:
– Недавно забирала женщина, так мы шариками все украсили, она вышла с ребенком на руках, как из роддома. Папа пришел с цветами, тортом, – вспоминает Леся.
Врачи иногда говорят: не несите нам эти чертовы сладости, лучше колбаски. Так жрать хочется! – вспоминаю слова знакомого медика. Няни хохочут, но веселье прерывает рев одного из «сыновей». Люда берет на руки, прижимает к груди: «Не забирают, нет, нет». И он успокаивается.
Первые дни сиротства и одна мечта на всех
Карантин – это стеклянные боксы с деревянными рамами. Здесь те, у кого мамы не стало только что: здоровые, которые скоро найдут семью, и «тяжелые», что никогда не будут ходить, говорить. Таких почти не забирают.
Музыкальный зал главврач отпирает своим ключом.
– А здесь правда каждый день дети бывают? – не верится нам. – Слишком уж тут все чистое и новое.
– Ну конечно. И на утренниках, танцуют, поют. А мы плачем: у них все творчество про маму и папу, – доверительно сообщает главврач.
– Так сейчас еще и дети сложнее стали (по состоянию здоровья. – Авт.), и музработник из них делает такие номера! – поддерживает начальника старшая сестра.
– Не из них, а с ними, – тихонько поправляет ее начмед.
По пути в пищеблок узнаю, что няню, обварившую в мае малыша кипятком, выгнали. И что здешние малыши больше всего любят «вырваться за ворота».
– Ну хоть в магазин с воспитателем. Когда приезжают клоуны. Любят очень печенье и конфеты, – лукаво заулыбался Александр Яковлевич. – Хотя в умных книжках пишут, что детям до трех конфеты нельзя. Но мы даем все время. И все в порядке.
Вложить душу в кашу
Сегодня у детей на обед голубцы ленивые, суп вермишелевый, морковь тушеная. На ужин сайда. Грудничков кормят смесью по 90 гривен за пачку.
– Помогают спонсоры. А дешевое плюем, – смеется начмед. – У нас едят как не во всякой семье, содержание – 420 гривен в сутки, это с питанием, лечением и оплатой работы персонала.
Рабочий день шеф-повара Юли начинается в шесть утра. Она и двое поваров (у одной фамилия Галушка, кличка Пельмень) каждый день варят по двадцать литров каши.
– А чтобы дети оставляли пустые тарелки, надо душу вложить в кашу, – говорит шеф-повар.
Здесь не шлепают
Попасть в старшую группу, когда дети не спят, – миссия невыполнимая.
– Они очень ждут папу и маму, – поясняет Александр Яковлевич. – Если никто не понравился – горе. Мне говорят: «Главный, когда ты мне маму найдешь?»
Дети спят на одинаковых кроватках в теплой комнате с тяжелыми занавесками. Улыбаются снам. Кажется, что это большой детский сад и скоро всех разберут по домам.
Спрашиваем у няни Вали, приходится ли их в целях воспитания ругать или шлепать.
– Коллектив сам воспитывает, с задирой просто не будут играть, – пожимает плечами она. – Учим: надо пожалеть, поделиться.
Когда «главный» находит маму очередному крохе, его готовят к переезду за несколько дней, а отдают так, чтобы другие дети не видели.
– Стресс: все плачут, он плачет – мы же его семья. Приятно, когда потом приезжают родители с нашим и своим новорожденным. Часто такое чудо происходит, – улыбается главврач. – Я говорю: так шо, возвращаете? Они говорят – ни за что!
– А часто возвращают? – спрашиваем. Главный стучит по дереву.
– Нет, слава Богу. Вот когда исполнится 14, характер проявляется. Есть семейный детский дом, они воспитали 30 детей, но одну выгнали. Что бы ни делали, идет на трассу. Проституткой. Был еще случай: усыновили мальчика шести лет, а он начал их пятилетнюю дочь насиловать. Разобрались: папа, мама и бабушка сидят у него за убийство. В итоге отменили усыновление.
Время близится к вечеру, а двухлетний Коля (имя изменено) уже знает, что эту ночь проведет в другой кровати. Сегодня он уходит в семью. Коля жмется к ноге нянечки и с опаской поглядывает на молодых папу и маму. «Ну, иди. Пусть Боженька тебя хранит», – шепчет она поверх его головы и легонько подталкивает мальчика в сторону приемных родителей. Он шагает, принимает принесенную в дар игрушку. Оглядывается на шмыгающих носом воспитателей. И уходит у папы на руках в новую жизнь. Пусть она будет не хуже, чем в этом детдоме.
Справочная «Газеты»
Здесь работают всю жизнь
Республиканскому Дому ребенка «Елочка» 32 года. Здесь живут сироты до четырех лет с заболеванием ЦНС, нарушением психики, слуха, зрения и ВИЧ-инфицированные. На момент подготовки материала детей в «Елочке» было 88, сотрудников 320, из них 88 няни и 98 медсестры.
Средняя зарплата – две тысячи гривен, работают сутки через четверо. Пенсия в 50 лет, отпуск – два месяца. Работают здесь династиями, с 18 лет и иногда до семидесяти.
Открытым текстом
Главврач: геям ребенка не отдам!
Ежегодно на усыновление отдают 90% сирот.
– Усыновляют крымчане, иностранное усыновление в прошлом году отменили. Зачем? У нас из 110 детей 40 – инвалиды. Иностранцы забирали малышей с тяжелыми патологиями, а наши хотят красивеньких и здоровеньких.
Будущие усыновители обращаются в отдел опеки и получают направление в «Елочку». Раньше можно было выбрать ребенка здесь, а теперь показывают только фото и направляют уже за этим ребенком. Если сердце не лежит – до свидания. Дают три попытки.
Усыновители – супружеские пары, иногда – одинокие женщины.
– Мужику бы не дал, – даже удивляется вопросу главврач. – Зачем ему?! Геям тем более, уж лучше в детдоме пускай.
Часто забирают детей татарские семьи, Хрипун рассказывает: несколько лет назад «Елочку» посетила Лига крымскотатарских женщин, после чего большую часть детей разобрали в ближайшие два месяца. А вот брошенных татарских детей всего 10%.
На фото: Симферополь, 20 ноября, младшая группа «Елочки». Как этот мальчик попал сюда и как его зовут – рассказывать нельзя. Но мы верим, что для достойных его людей он будет хорошим сыном.
Валентина Воробьева
Фото Светланы Борисовской